Екатерина II, Германия и немцы - Клаус Шарф

Недовольство бездействием императора и империи проявляли и юго-западные штаты. По решению Национального собрания в августе 1789 года они потеряли свои территории и сами права на владение ими в Эльзасе и Лотарингии и все чаще подвергались угрозам в свой адрес со стороны Франции, поскольку предоставляли убежище противникам революции. С конца 1789 года курфюршества Трир и Пфальц и епископ Шпейера поднимали в Регенсбурге вопрос о том, не наступила ли пора имперскому сейму или заинтересованным имперским штатам обратиться за помощью к императрице России, полагавшей себя гарантом имперской конституции на основании актов Тешенского мира[1190]. Чтобы помочь России добиться своего и побудить императора Леопольда изменить его политический курс, во второй половине 1791 года Николай Румянцев по поручению петербургского правительства повел агитацию за коллективное обращение к императрице[1191]. Однако тот факт, что посланник из собственных средств оплатил юридическое заключение в поддержку российской точки зрения на имперское право, является лучшим доказательством, что она не признавалась повсеместно. Тогда же у Румянцева нашелся высокопоставленный союзник. Осенью 1791 года майнцский курфюрст Фридрих Карл фон Эрталь захватил дипломатическую инициативу и обратился к имперскому сейму с предложением об общем обращении к Екатерине. Однако курфюрст ни минуты не строил иллюзий по поводу ожидавшейся реакции со стороны имперских штатов. Он считал, что в сохранении имперской конституции заинтересованы лишь слабые штаты, не имеющие собственных завоевательных планов и не боящиеся поэтому вмешательства России как державы-гаранта. Отсюда понятно, кому он приписывал подобные намерения: Австрия, Пруссия, Ганновер и Саксония предыдущее предложение уже отклонили[1192].

Поскольку майнцский курфюрст[1193] также обратился за официальным подтверждением гарантийных прав России, а экспертом выступал находившийся на жалованье у Румянцева майнцский юрист и имперский архивариус Иоганн Рихард фон Рот[1194], весьма вероятно, что Эрталь, имперский канцлер и русский посол действовали сообща. Очевидно, что, невзирая на спешность этого дела, майнцский курфюрст тоже считал, что правовой статус России требует юридического уточнения и подтверждения прецедентом. Дело в том, что, хотя ни император, ни империя никогда не возражали против толкования, согласно которому гарантия Тешенского мира делает Россию гарантом Вестфальского мира и имперской конституции, они, в то же время, никогда и не подтверждали этого, что в данном случае сыграло принципиальную роль. Во всяком случае, для хода дальнейших дискуссий важно было именно имперское заключение (Reichsgutachten) от 29 февраля 1780 года, признававшее Тешенский мир правовым актом империи и содержавшее исключающую оговорку о том, что этот сепаратный мир «не может и не должен наносить вред» Вестфальскому миру и имперской конституции «ни теперь, ни в будущем»[1195].

На это заключение последовательно ссылались в Регенсбурге также и представители императора и тех крупных светских имперских штатов, которые, в отличие от князей с левого берега Рейна, не были непосредственно заинтересованы в «эльзасском деле», и среди них – представитель Ганновера Дитрих Генрих Людвиг барон фон Омптеда, подкрепивший свою позицию весомыми правовыми аргументами. Однако в целом юридические возражения против инициативы Майнца едва ли перекрывали принципиальные, хотя и весьма разнившиеся политические соображения. Отдельные имперские штаты, в частности герцог Карл Евгений Вюртембергский, продолжали надеяться на компромисс с Францией. Они опасались, что военная поддержка, которую Россия может оказать бурбонским принцам, лишь обострит напряженную ситуацию и превратит империю в арену русско-французской войны. Пруссия выдала свои собственные интересы, приписав России стремление возместить свои военные издержки за счет империи, а венский и берлинский посланники не без иронии напоминали о том, что Россия вольна присоединиться к их военному альянсу против революционной Франции[1196].

Картина мнений оставалась без существенных изменений, когда к представителям на сейме пришло известие о том, что трирский курфюрст Клеменс Венцеслав, сын последнего короля Польши из Саксонской династии, обратился к Екатерине как к гаранту имперской конституции с просьбой о защите от Франции. В развернувшихся затем дискуссиях в публицистике перевес оказался на стороне аргументов патриотического характера: они были направлены против каких бы то ни было гарантий имперской конституции со стороны иностранных держав, а также напоминали о том, что гарантия государственного устройства Речи Посполитой использовалась Россией лишь для того, чтобы легитимировать нарушения суверенитета Польши[1197]. На фоне первой реакции имперских штатов на просьбу действовавшего в одиночку Трира майнцский курфюрст разуверился в возможности добиться коллективного обращения за помощью, предпочтя спрятаться за решениями императора. Как и следовало ожидать, имперская и государственная канцелярии в Вене разъяснили своим представителям, что Россия является гарантом только Тешенского мира и что австрийский дом не собирается расширять эту гарантию по политическим причинам. Во избежание острой реакции со стороны Екатерины сейму рекомендовалось по возможности обойти этот вопрос, тактично указав затем русскому посланнику при рейхстаге Ассебургу на голоса против. Пруссия вообще воздержалась от каких-либо высказываний. В результате обращение Трира не поддержали даже Майнц, Шпейер и Баден: «Таким образом, вопрос о гарантии имперской конституции Россией и далее остался нерешенным»[1198]. Тем не менее дискуссия об обращении к России способствовала тому, что император Леопольд II согласился ратифицировать заключение сейма о законности прав имперских штатов на владение территориями в Эльзасе и потребовал у своего союзника и шурина, короля Франции, которого он хотел защитить своим затянувшимся промедлением, реституции[1199].